Предисловие.

Махабхарата

Карнапарва (Книга о Карне)

Предисловие

Работа над переводом VIII книги «Махабхараты», «Карнапарвы» («Книга о Карне»), осуществлялась в русле разностороннего исследования древнеиндийского эпоса, которое является одним из важных направлений современной индологии. Настоящий перевод является продолжением начатой много лет назад в ЛО ИВ АН СССР работы по полному переводу «Махабхараты» на русский язык. К переведенным ранее книгам Т, II, III, IV и V присоединяется теперь книга VIII, содержание которой отмечено яркой спецификой и богатой информацией, способной пополнить наши знания о древнеиндийской культуре в целом ряде областей.

На русский язык «Карнапарва» переводится впервые (если не учитывать крайне неточно следующего и духу, и букве древнеиндийского эпоса перевода трех глав С. Липкиным). Общее представление о содержании VIII книги читатель мог ранее составить на основе литературных изложений «Махабхараты», выполненных Э. Н. Темкиным и В. Г. Эрманом, а также по краткому пересказу Г. Ф. Ильина. Это, однако, не снимало необходимости подготовки полного научного перевода «Карнапарвы», который не только знакомил бы читателя с содержанием книги во всем объеме, но мог бы также быть рекомендован в качестве источника ученым-специалистам.

В соответствии с этой задачей, а также с уже сложившимся методом работы над текстами «Махабхараты», учитывающим особенности памятника в целом и отдельных его книг, определилась структура представляемого корпуса материалов. Научный прозаический перевод дополняется комментарием и словарями: 1) имен, патронимик и так называемых имен-эпитетов основных действующих лиц (включая мифологические персонажи), 2) этнонимов и географических названий (с учетом данных мифологической географии), 3) предметов и терминов (куда включены и ботанические названия). Состав словарей и комментарий определяются спецификой содержания данной книги «Махабхараты». «Карнапарва» отличается от других, даже «батальных» книг эпопеи тем, что действие ее развивается непрерывно от начала и до конца, замедляясь лишь минимальным количеством инкорпорации. По существу, всю книгу занимает повествование о 16 и 17-м днях великой битвы, дробящееся, как это вообще характерно для индийского эпоса, на большое количество описаний поединков между героями и столкновений различных воинских отрядов. В тексте упоминается множество имен царей и героев, что делает неизбежным выделение основных, наиболее часто встречающихся из этих имен в словарь (имена малозначительных персонажей могут быть найдены читателем в тексте и комментарии по соответствующему указателю). Названия вовлеченных во всеиндийскую битву на Курукшетре племен и народов представлены в книге столь широко, что возникла необходимость в составлении отдельного словаря этнонимов. VIII книга играет в составе «Махабхараты» немаловажную композиционную роль: именно в ней находят разрешение многие из коллизий, намеченных в предыдущих книгах, главным образом — в «Сабхапарве». Поэтому в следующем за текстом комментарии помимо других сведений, необходимых для правильного понимания и осмысления текста, содержатся отсылки к другим книгам эпопеи, описывающим предысторию развивающихся в «Карнапарве» событий.

Материал «Карнапарвы», как и других «батальных» книг «Махабхараты», до сих пор почти не привлекал внимания исследователей (более других повезло в этом отношении главам 27 и 30, описывающим обычаи племени мадров и потому использованным в нескольких работах как «этнографический» материал). Тем не менее данные VIII книги могут способствовать решению некоторых важных вопросов древнеиндийской истории и культуры. В первую очередь это относится к проблеме генезиса эпической поэзии. В типологическом отношении повествовательная техника «батальных» книг, и в частности «Карнапарвы», — это исходный слой, основа древнеиндийского эпоса. Стиль «Карнапарвы» более или менее аутентично воспроизводит технику устного певца-импровизатора, древнего суты. Эта поэтическая техника, приспособленная к условиям импровизационного воссоздания текста, сугубо формульна, вследствие чего «батальный» стиль может оставить у современного читателя впечатление известного однообразия. Для древней аудитории эта монотонность, несомненно, компенсировалась торжественностью распева и эстетической оценкой импровизационного аспекта искусства исполнителя.

Помимо того, для усиления эстетического эффекта сказители широко использовали основные поэтические средства эпоса: сравнение и метафору. Анализ их употребления по данным «Карнапарвы» дает ценные результаты, приближающие жанра пониманию процесса зарождения эпической поэзии как жанра [Васильков, Невелева, 1988]. Этот анализ позволяет проследить на уровне элементарных поэтических средств воздействие на ранний эпос мифологических и ритуальных моделей, так убедительно продемонстрированное П. А. Гринцером на уровне сюжетов. Постоянное уподобление героев мифическим персонажам, главным образом — персонажам «исходного» для эпоса демоноборческого мифа (прием, унаследованный ранним эпосом от предшествующих «малых эпических форм», в основном — от ритуального панегирика), придает всей картине эпической битвы особый колорит, уподобляя ее в целом извечной космической битве. Причем особый характер эпического сравнения, стоящего еще на полпути между мифологическим уподоблением-отождествлением и сравнением как осознанным художественным приемом, оставляет неизменно открытой возможность отождествления или установления иных связей между эпическим действием и содержанием мифа. Отражение в сравнениях ритуала примечательно в том отношении, что, как правило, объектом сравнения является не традиционный брахманский ритуал жертвоприношения, а построенный по дуальной модели «доклассический» ритуал типа потлача, реконструкции которого в недавние годы посвящены были несколько работ Ф. Б. Я. Кёйпера и И. Хистермана. Битва, например, уподобляется игре в кости, ритуальному действу, драматизирующему «исходный» демоноборческий миф, обычаю «божественного гостеприимства», при котором хозяин сходится с гостем в поединке, и т. д. Таким образом, находит подтверждение высказанная некогда М. Моссом и Г. Я. Хелдом идея о ритуале типа потлача как этнографическом субстрате сюжета «Махабхараты», [Васильков, 1979].

Наряду с мифологическими сравнениями и сравнениями переходного типа (в объекте которых мифологический образ неотличим от персонифицируемого им природного явления или же представлены элементы обоих кодов) в «Карнапарве» достаточно и едва ли не чисто «природных» сравнений, представляющих собой уже вполне осознанный и не приковывающий внимание мифологической предопределенностью художественный прием. Сравнения эти нередко отличаются значительной выразительностью. Нередко встречаются и так называемые синтетические сравнения, с помощью которых создается целостная, яркая картина, основанная на нестандартном уподоблении образов не только в целом, но и в отдельных деталях. Искусностью компаративных средств, по-видимому, возмещается, расцвечивается некоторое однообразие стиля и композиционной организации «батального» повествования. Надо сказать также, что повествование в «Карнапарве» местами отмечено возвышающимся над обычным эпическим уровнем композиционным мастерством и немалым психологизмом: например, подчеркивание противоречий между Карной и его колесничим Шальей при полном отсутствии каких-либо коллизия во взаимоотношениях Арджуны с Кришной заранее подготавливает читателя к трагическому для Карны исходу. Необычно сложен трагический образ Карны, в разработке которого заострена этическая проблематика, столь резко отличающая индийский эпос в сравнении с эпическими памятниками других народов мира.

Можно сказать, что «Карнапарва» не получила ранее должной оценки и как исторический источник. А она может дать немало интересных исторических данных, если только постоянно иметь в виду, что эпос отражает не конкретно-фактическую, а обобщенную историю [Васильков, 1982]. Исторически значим сам принцип размежевания различных сошедшихся в битве на поле Куру племен. Несмотря на то что конфликт представлен, как это нередко бывает в эпосах различных народов, носящим характер семейной распри внутри правящей династии куру, он, несомненно, отражает гораздо более существенное многовековое противостояние кичащихся чистотой своей «арийской», ведической культуры племен и государств северной части долины Ганга (представленных панданами и панчалами) двум враждебным политическим силам: Востоку (Магадха, Анга) и Северо-Западу (Пенджаб, Синд, Гандхара). Неожиданно прорывающаяся в инвективе нравам и обычаям мадров неприязнь к жителям Пенджаба и Северо-Запада вообще становится отчасти понятной благодаря упоминаниям в их числе яванов, бахликов, шаков и тукхаров, т. е. греков, бактрийпев, скифов-саков и тохаров — народов, начиная со времен походов Александра Македонского поочередно подчинявших Северо-Западную Индию своему политическому и культурному влиянию. Однако анализ содержащихся в главах 27 и 30 «этнографических» данных о культуре жителей Пенджаба и Синда убеждает в том, что культурная отчужденность Северо-Запада от Мадхьядеши была предопределена в еще более ранний период (до появления всех этих чужеземных завоевателей) огромной ролью в культуре данных областей дравидоязычного субстрата — наследия «Аратты», по-видимому, тождественной в исторической перспективе цивилизации долины Инда [Васильков, Гуров, 1988].

«Карнапарва» содержит также богатейшую информацию о материальной культуре Древней Индии, вооружении (здесь, правда, скудость археологических данных во многих случаях затрудняет идентификацию реалий), военном деле, воинской этике и т. п. Тут также в одной картине совмещаются приметы различных эпох. Преобладающей тактикой в описаниях битвы является «колесничный бой», столкновение масс боевых колесниц; для позднего периода устного бытования эпоса это такое же воспоминание о прошлом, как и колесничный бой у Гомера, воспроизводившего давно минувшую действительность микенской Греции (в Индии боевое использование колесниц прекратилось в первых веках до н. э.). Но, в соответствии с исторической истиной, «Карнапарва» изображает индийские и пришлые племена Северо-Запада ведущими бой преимущественно массами конницы, а дравидов Южной Индии — сражающимися в пешем строю. Интересны описания различных военных ритуалов и актов «воинской магии». Монологи и диалоги ведущих воинов перед битвой (восходящие по форме, возможно, к панегирику и «хулительным» стихам) стоят в связи, по всей видимости, с определенными моментами ритуализованного поведения (психологическая подготовка перед боем, а также магическое наращивание собственной мощи и подрыв «магией слова» мощи противника).

Благодаря всем этим особенностям содержания «Карнапарвы» ее перевод может не только явиться необходимым подспорьем для исследователей различных областей древнеиндийской культуры, но также — несмотря на известное однообразие языка, затушевать которое в рамках задачи научного перевода не представлялось возможным, — вызвать интерес и у внимательного читателя-неспециалиста.

Я. В. Васильков, С. Л. Невелева